от Гедимина до Витовта

Если про проспекту Гедимина идти и идти всё время вперёд, дойти до Нерис, перейти мост и ещё немножко подняться в горку, – выйдешь на улицу Витовта. Сразу нужно повернуть направо, там справа – православный храм с широкими куполами, а слева – интересный, возможно, заброшенный дом.

И дальше по улице – деревянные двухэтажные дома, которые я постоянно видела из окна автобуса и мимо которых прямо вот мечтала погулять.

Сегодня наконец погуляла.

Это почти обязательно, в Вильнюсе и в Каунасе: каким бы старым ни был дом, окно будет новое

Вот этот дом, наверное, самый из всех большой. Ставни закрыты только на одном окне из шести, смотрящих на улицу. За окнами висит тюль в листочки, а под первым окном стоит лавочка и на ней – квадратная мраморная пепельница. Металлическая тонкая ограда – в паутине.

Всё старое, перекошено и засыпано мусором, из стен торчат изогнутые ржавые гвозди. Дом – прекрасный.

А здесь под боком у старичка – молодой, тоже интересный. Ну, отсюда я уже пошла обратно на проспект

Санкт-Петербург, не первый взгляд

Есть города, которые любят, когда их любят. Такие, например, Таллин, Минск, Берлин, Вильнюс. А есть города, которым любовь не важна. Такие – Москва и Питер.

Питер был моим первым великим городом. Моё отношение к нему – какое может быть к первому мужчине. Если поумнеешь – разлюбишь, но забыть не получится. И всё равно будешь задумываться, действительно ли он был таким, каким ты его любила, или только казался.

Я была в Питере семь лет назад. Тогда привела ребёнка на Дворцовую площадь – показать, но сама смотрела, своими глазами видела, как не реставратор, а простой рабочий висел в люльке под крышей и красил матовой тёмно-желтой краской капители колонн. Семь лет сомневалась – а вдруг показалось. И теперь приехала и вижу, нет, не показалось. И капители, и лепной декор в оформлении окон выкрашены в этот цвет.

В Чайном домике в Летнем саду чай заваривают из чайных пакетиков, в бумажных стаканах. Такой стакан стоит 90 рублей.

В менажерийном пруду – керамический селезень, на деревянных мостках – ещё селезни и утки, плоские, из картона или из пластика.

А у ног – рассыпающиеся окошки в подвалы, из которых тянет гнилой сыростью.

где в Питере столоваться

Я много раз бывала в Питере и ни разу на моей памяти не ела в питерской столовке. И в этот раз решила – всё, надо наконец исправить упущение, но столовых же в Питере столько, больше, чем львов, попробуй выбери.

Выбрали столовую экофермы «Семейная», фермерского хозяйства Ларисы Николаевны Пухляковой. Столовка находится на проспекте Римского-Корсакова, точный адрес не знаю, буквально в паре шагов от перекрёстка с Большой Подьяческой, если идти в направлении Невского.

Опять пришлось выбирать – меню богатое. Только супов – на минуточку – одиннадцать наименований (конечно, обязательно борщ, гороховый, грибной и уха).

Вот за эту тарелку я отдала 100 рублей.

Приготовлено очень вкусно.

Ещё в столовой можно купить собственного производства мясо, молоко, творог, сметану, яйца, цыплят и всякое такое.

И пока мы ели женщина пришла за пирожками (всё готовят, пекут на месте). Были только с яблоками, она взяла два и ушла, не прощаясь, сказала, что придёт попозже за пирожками с картошкой. Видимо, живёт рядом.

А мы, наевшись, поехали в Минск.

звезда непленительного счастья

Ждать почти два часа. Зачем-то же было надо.

Чтобы зайти, посмотреть изнутри и опять не понять, зачем это надо.

не в дружбу, а в службу

Фотографировать в Никольском морском соборе запрещено. Всё равно фотографируют бестолковые пожилые итальянские мужчины.

Идёт служба, везде золото, натоплено свечами. Итальянцы, не имеющие сил сдерживаться, шумят. Прихожане оборачиваются на них: Тс-тсссс! Тс-тсссс! Выходит тоже громко.

И худенькая женщина, в простой рубашке, в юбке до пола, в белом платке (концы – вокруг шеи и сзади завязаны) стоит на страже. К тому, кто поднимает телефон или фотоаппарат, быстро подходит, иногда подбегает, и буквально бьёт по рукам. Итальянцы пугаются, тушуются, поднимая плечи, прижимают руки к сердцу. Женщина возвращается на место, встаёт, убирает руки за спину. Она не верит, что будут соблюдать порядок, она знает, что будут нарушать. Она стоит и ждёт, и дожидается. И бежит, и бьёт, без слов. Кажется, она бы их сказала, но понимает, что не поймут.

Она, возможно, любит ближнего своего, но этих неближних – нет.

На крыльце много итальянок, несмотря на жару – в джинсах и в чёрном ажурном. Все курят, рассматривают колокольню.

прыгун с набережной

Набережная реки Мойки – длинная улица.

Со стороны дома номер 12, вдоль дома – длинный строительный забор. Большая группа иностранных туристов, теснясь, идёт нам навстречу. Одного везут на инвалидной коляске, коляска скачет по плитам, мы прижимаемся к забору, чтобы дать дорогу.

После иностранцев – пусто, и видно, что бледный молодой мужчина в одних только длинных светлых семейниках стоит босиком на набережной, уже за оградой. Он смотрит в нашу сторону, крестится, он явно пьян и явно собирается прыгать. Жарко, солнечно, час дня. Я думаю, что сейчас вдруг откуда ни возьмись появится полиция, а с противоположной стороны реки уже кто-то снимает на телефон. И мужчина ныряет в Мойку вниз головой, ловко, как ныряют деревенские мальчишки. В те доли секунды, пока он летит, невозможно думать ни о чём другом, кроме как о том, какой он бледный.

Потом грязная вода реки ещё больше подчеркивает эту бледность. Мужчина плывёт саженками, сплёвывая, в сторону пришвартованного у набережной большого пустого катера. Даже если он и собирался топиться, он передумал. Мы идём дальше вдоль забора по совершенно пустому проходу и скоро видим двух его товарищей (или, может, просто зрители). Рядом с ними на плитах лежат штаны, светлая рубашка с чёрным от грязи воротником, сношенные сандалии и пустая водочная бутылка.

Мы проходим мимо. Эти двое молчат, не смотрят в нашу сторону. А навстречу идёт девушка. Никак не подходящая к месту. Тоненькая, в узких джинсах, на высоких каблуках, с высокой грудью. Эти двое и на неё не смотрят и не цепляются. Такое было бы возможно ещё в Берлине, потому что там боятся полиции. А в Питере как будто никому ни до кого нет дела.

А это – вечер и начало улицы, у дома, наверное, 98, сразу после пересечения Мойки с Крюковым каналом